Неточные совпадения
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к
дому. Левин сел
на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он
оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
— Может быть. Едут
на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их
на извозчике,
оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого
дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
Открывались окна в
домах, выглядывали люди, все — в одну сторону, откуда еще доносились крики и что-то трещало, как будто ломали забор. Парень сплюнул сквозь зубы, перешел через улицу и присел
на корточки около гимназиста, но тотчас же вскочил,
оглянулся и быстро, почти бегом, пошел в тихий конец улицы.
Он снова
оглянулся, прислушался, в
доме и
на улице было тихо.
Почти около
дома его обогнал человек в черном пальто с металлическими пуговицами, в фуражке чиновника, надвинутой
на глаза, — обогнал,
оглянулся и, остановясь, спросил голосом Кутузова...
«Тоже — «объясняющий господин», — подумал Клим, быстро подходя к двери своего
дома и
оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая, спала
на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной рукой за грудь, а другою за голову.
Старуха вздрогнула и
оглянулась на старый
дом. Он перестоял все — когда все живое с ужасом ушло от этих мест — он стоит мрачный, облупившийся, с своими темно-бурыми кирпичными боками.
Между двух холмов лепилась куча
домов, которые то скрывались, то появлялись из-за бахромы набегавших
на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я
оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции. Ночью мы бросили якорь
на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными стенами Портсмута.
С каким-то диким хохотом она
оглянулась на приваловский
дом и погрозила ему своим высохшим, костлявым кулаком, а потом плюнула в сторону видневшегося города.
Вошел было в станционный
дом,
огляделся кругом, взглянул было
на смотрительшу и вдруг вышел обратно
на крыльцо.
Мы вошли в
дом и сели друг подле друга. Мы молчали. Нам очень неловко было обоим. Мы беспрестанно
оглядывались, посматривали
на дверь, прислушивались. Наконец Гагин встал.
В обеденную пору Иван Федорович въехал в село Хортыще и немного оробел, когда стал приближаться к господскому
дому.
Дом этот был длинный и не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые. Иван Федорович похож был
на того франта, который, заехав
на бал, видит всех, куда ни
оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остановил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
Черт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман. А Вакула не успел
оглянуться, как очутился перед большим
домом, вошел, сам не зная как,
на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших
на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой
на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог
оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя
дома.
Лаврецкий вышел из
дома в сад, сел
на знакомой ему скамейке — и
на этом дорогом месте, перед лицом того
дома, где он в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино наслажденья, — он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, —
оглянулся на свою жизнь.
На проспекте, уже перейдя
на другую сторону,
оглянулся: в светлой, насквозь просолнеченной стеклянной глыбе
дома — тут, там были серо-голубые, непрозрачные клетки спущенных штор — клетки ритмичного тэйлоризованного счастья. В седьмом этаже я нашел глазами клетку R-13: он уже опустил шторы.
Он вышел из
дому. Теплый весенний воздух с нежной лаской гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались
на улицу белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать.
Оглянувшись кругом и видя, что
на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
И точно: везде, куда он теперь ни
оглянется, продавец обманул его.
Дом протекает; накаты под полом ветхи; фундамент в одном месте осел; корму до новой травы не хватит; наконец, мёленка, которая, покуда он осматривал имение, работала
на оба постава и была завалена мешками с зерном, — молчит.
С некоторого времени хозяин стал тих, задумчив и все опасливо
оглядывался, а звонки пугали его; иногда вдруг болезненно раздражался из-за пустяков, кричал
на всех и убегал из
дома, а поздней ночью возвращался пьяным… Чувствовалось, что в его жизни произошло что-то, никому кроме него неведомое, подорвало ему сердце, и теперь он жил неуверенно, неохотно, а как-то так, по привычке.
Бизюкина
оглянулась на ревизора, который, ни слова не говоря, тихо сел
на диванчик, и отвечала Термосесову, что мужа ее нет
дома.
Он взошел
на площадку и
оглянулся вдоль улицы. Все здесь было такое же, как и два года назад. Так же
дома, точно близнецы, походили друг
на друга, так же солнце освещало
на одной стороне опущенные занавески, так же лежала
на другой тень от
домов…
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало
на богомолье, и не приехали, а прилетели по воздуху. И двор мистера Борка не похож был
На двор. Это был просто большой
дом, довольно темный и неприятный. Борк открыл своим ключом дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик,
на который выходило несколько дверей. Войдя в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане остановились у порога, положили узлы
на пол, сняли шапки и
огляделись.
Матвей попробовал вернуться. Он еще не понимал хорошенько, что такое с ним случилось, но сердце у него застучало в груди, а потом начало как будто падать. Улица,
на которой он стоял, была точь-в-точь такая, как и та, где был
дом старой барыни. Только занавески в окнах были опущены
на правой стороне, а тени от
домов тянулись
на левой. Он прошел квартал, постоял у другого угла,
оглянулся, вернулся опять и начал тихо удаляться, все
оглядываясь, точно его тянуло к месту или
на ногах у него были пудовые гири.
Тогда Кожемякин, усмехнувшись, загасил свечу, сел
на постель,
оглянулся — чёрные стёкла окон вдруг заблестели, точно быстро протёртые кем-то,
на пол спутанно легли клетчатые тени и поползли к двери, а дойдя до неё, стали подниматься вверх по ней. Ветер шуршал, поглаживая стены
дома.
Никогда и ни с кем Юрий не расставался с таким удовольствием: он согласился бы лучше снова провесть ночь в открытом поле, чем вторично переночевать под кровлею
дома, в котором, казалось ему, и самый воздух был напитан изменою и предательством. Раскланявшись с хозяином, он проворно вскочил
на своего коня и, не
оглядываясь, поскакал вон из селения.
Несмотря
на умножающуюся ежеминутно темноту, Милославский заметил, что всякий раз, когда он
оглядывался назад, этот человек старался прятаться за углы
домов.
Жуткое чувство страха охватило парня; он вздрогнул и быстро
оглянулся вокруг.
На улице было пустынно и тихо; темные окна
домов тускло смотрели в сумрак ночи, и по стенам, по заборам следом за Фомой двигалась его тень.
В
доме это все чувствовали и, кажется, только боялись произнести слово чахотка; но когда кто-нибудь произносил это слово случайно, все
оглядывались на комнату Даши и умолкали.
Ей приснились две большие черные собаки с клочьями прошлогодней шерсти
на бедрах и
на боках; они из большой лохани с жадностью ели помои, от которых шел белый пар и очень вкусный запах; изредка они
оглядывались на Тетку, скалили зубы и ворчали: «А тебе мы не дадим!» Но из
дому выбежал мужик в шубе и прогнал их кнутом; тогда Тетка подошла к лохани и стала кушать, но, как только мужик ушел за ворота, обе черные собаки с ревом бросились
на нее, и вдруг опять раздался пронзительный крик.
— Когда секунданты предлагают мириться, то их обыкновенно не слушают, смотрят, как
на формальность. Самолюбие, и все. Но я прошу вас покорнейше обратить внимание
на Ивана Андреича. Он сегодня не в нормальном состоянии, так сказать, не в своем уме и жалок. У него произошло несчастие. Терпеть я не могу сплетен, — Шешковский покраснел и
оглянулся, — но ввиду дуэли я нахожу нужным сообщить вам. Вчера вечером он в
доме Мюридова застал свою мадам с… одним господином.
Я содрогнулся,
оглянулся тоскливо
на белый облупленный двухэтажный корпус,
на небеленые бревенчатые стены фельдшерского домика,
на свою будущую резиденцию — двухэтажный, очень чистенький
дом с гробовыми загадочными окнами, протяжно вздохнул. И тут же мутно мелькнула в голове вместо латинских слов сладкая фраза, которую спел в ошалевших от качки и холода мозгах полный тенор с голубыми ляжками: «…Привет тебе… приют священный…»
И точно, один коломенский будочник видел собственными глазами, как показалось из-за одного
дома привидение; но, будучи по природе своей несколько бессилен, так что один раз обыкновенный взрослый поросенок, кинувшись из какого-то частного
дома, сшиб его с ног, к величайшему смеху стоявших вокруг извозчиков, с которых он вытребовал за такую издевку по грошу
на табак, — итак, будучи бессилен, он не посмел остановить его, а так шел за ним в темноте до тех пор, пока, наконец, привидение вдруг
оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдешь.
В одном из двух маленьких домиков жил сам Михаил Николаевич; в другом жила его мать, дряхлая старуха лет семидесяти. Взъехавши
на плотину, Владимир Сергеич не знал, к какому
дому направиться. Он
оглянулся — дворовый мальчик удил рыбу, стоя босиком
на полусгнившей коряге. Владимир Сергеич окликнул его.
Никто не мог себе вообразить, какая опасность встретила Аполлинария, но все его покинули и бросились бежать вон из леса
на поляну, а потом, не
оглядываясь назад, — дальше, по дороге к
дому.
Миновали пруд, потом березняк и стали взбираться
на гору по дороге, которая видна из моих окон. Я
оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть
на свой
дом, но за снегом ничего не было видно. Немного погодя впереди, как в тумане, показались темные избы. Это Пестрово.
— Что у вас за сумасшедший
дом! — кричал он через плечо,
на бегу,
оглядываясь на него. — Что это за сумасшедший
дом, в котором
на ночь не затворяют дверей, так что может войти всякая… всякий, кому захочется. Я жаловаться буду! Если нет денег
на лишнего сторожа, то лучше не заводить больниц, иначе это мошенничество. Да, сударь, мошенничество, грабеж.
На вас полагаются как
на честного человека.
Достигаев. Иди, спроси её… позови! Да принеси ко мне в кабинет словарь
на букву «Д». (
Оглядывается.)
На кой пёс рояль, если
на ней никто не играет? Тут биллиард должен быть, — самая холодная комната! Зря послушал я Лизавету, купил этот дурацкий барский
дом…
— Позвольте, как же это? — спросил он, с любопытством
оглядываясь. — У меня умер ребенок, жена в тоске, одна
на весь
дом… сам я едва стою
на ногах, три ночи не спал… и что же? Меня заставляют играть в какой-то пошлой комедии, играть роль бутафорской вещи! Не… не понимаю!
Илья. Так что ж? Нешто я так жил? Молод, так и распутничать! Не для веселья мы
на свете-то живем. Не под старость, а смолоду добрыми-то делами запасаются. Ты
оглянись на себя:
дома ты не живешь, знаешься с людьми нехорошими, жену обижаешь. Что ж у вас дальше-то будет, скажи ты мне?
Ответа не было.
Оглянулся Сергей Андреич, странника след простыл. Ни
на дворе, ни
на улице не нашли его. Прислуга Колышкина не видела даже, ни как он в
дом вошел, ни как вышел.
— «Нищие всегда имате с собою», рек Господь, — продолжала игуменья, обливая брата сдержанным, но строгим взглядом. — Чем их
на Горах-то искать, вокруг бы себя
оглянулся… Посмотрел бы, по ближности нет ли кого взыскать милостями… Недалёко ходить, найдутся люди, что постом и молитвой низведут
на тебя и
на весь
дом твой Божие благословение, умолят о вечном спасении души твоей и всех присных твоих.
Середи холмов, ложбин и оврагов, середь золотистых полей и поросших кудрявым кустарником пригорков, меж тенистых рощ и благовонных сенных покосов, верстах в пятидесяти от Волги, над сонной, маловодной речкой, по пологому склону горы больше чем
на версту вытянулась кострикой и пеньковыми оческами заваленная улица с тремя сотнями крестьянских
домов.
Дома все большие, высокие, но чрезвычайно тесно построенные. Беда, ежели вспыхнет пожар, не успеют
оглянуться, как все село дотла погорит.
«Скверно я начинаю дебютировать
дома!» — подумал он и,
оглянувшись на стол, взял с него портфель, осмотрел надрез и царапину, и запер его в бюро.
Я лезла к ней по ее каменистым уступам и странное дело! — почти не испытывала страха. Когда передо мною зачернели в сумерках наступающей ночи высокие, полуразрушенные местами стены, я
оглянулась назад. Наш
дом покоился сном
на том берегу Куры, точно узник, плененный мохнатыми стражниками-чинарами. Нигде не видно было света. Только в кабинете отца горела лампа. «Если я крикну — там меня не услышат», — мелькнуло в моей голове, и
на минуту мне сделалось так жутко, что захотелось повернуть назад.
Выйдя из
дому, я обрывом спустилась к Куре, перешла мост и, взобравшись
на гору с противоположного берега,
оглянулась назад. Весь Гори был как
на ладони. Вот наш
дом, вот сад, вот старый густолиственный каштан под окном отца… старый каштан, посаженный еще при дедушке… Там за его ветвями спит он, мой папа, добрый, любимый… Он спит и не подозревает, что задумала его злая потара сакварела…
Теркин
оглянулся направо и налево
на оба двухэтажные
дома. В левом внизу светился огонь. Это был трактир. «Номера» стояли совсем темные.
Он не слышал, что говорил ему Сергей Сергеич, и торопился, и всё
оглядывался на окна большого
дома, боясь, как бы дамы не проснулись и не задержали его. Ему было стыдно этой своей нервности. Он чувствовал, что в Кузьминках он уже последний раз и больше сюда не приедет, и, уезжая,
оглянулся несколько раз
на флигель, в котором когда-то было прожито так много хороших дней, но
на душе у него было холодно, не стало грустно…
Проехав полверсты, он
оглянулся назад: желтая церковь,
дом, река и сад были залиты светом; река со своими ярко-зелеными берегами, отражая в себе голубое небо и кое-где серебрясь
на солнце, была очень красива.
Из нашедшего
на него столбняка Николай Леопольдович вышел только через несколько часов уже в одиночной камере
дома предварительного заключения. Он дико
оглядывался кругом.
Уже смеркалось, когда я уезжал от них. Отъехав от
дома, Я
оглянулся.
На террасе, освещенной лампой под пунцовым абажуром, стояли он и она. Он держал ее за талию, а ее голова лежала
на его плече. Красноватый отблеск лампы падал
на них.